Болит голова, хочется больных и тяжелых стихов, курить и спать. Ориджинальные мальчики ещё живут в плавящемся июле, им жарко и ярко, и я не смею вести их в осень, которая никогда не бывает простой, и их первый зимний поцелуй теряется где-то в мелких черных буквах слишком солнечно-рыжей записной книжки.

Я всем подряд рассказываю о своем Гудвине, и мне отвечают "Над этим надо подумать", но думать уже давно ни о чем не надо, всё кончилось, это только цепная реакция рецидивов. Я бросаю в телефонную трубку, что меня тошнит после сигарет, откидываю голову к откосу, а мне шепчут, что "Тебе рядом нужен сильный мужчина", но где они, сильные? Ещё говорят, что нужно в монастырь, нужно стоять к иконе, а я смеюсь и говорю, что такое нельзя подгонять под рамки, что колючая проволока сильнее молитвы и что я верю в судьбу.

Одним словом, это всё осень - любимая осень, сложная осень, много серого и много депрессивных настроений, это "Жизнь наконец осознала, кто я такая, жизнь поняла, куда я ее толкаю и отобрала авторские права" (с). Это, в общем-то, нормально. Нужна только плитка шоколада, ещё одна тошнотворная сигарета и выцепленный из потертой склеротички первый ориджинальный поцелуй посреди фонарных огней.

Всё будет. Всё, конечно же, будет.

Девочка учится держать голову. Девочка учится быть любой.