Закончила Дачников Горького, и черт знает что со мной! Черт знает что!

Я закрыла книгу, села. Руки дрожат. Как хорошо, что я еще в том возрасте, когда так можно – почти в слезы! Как я люблю за это свой возраст! В шестнадцать – еще можно, и спасибо за это! Потом, говорят, лет например в двадцать пять или тридцать – так уже нельзя, потому что увидено и испытано уже много, и чтобы было так – чистого места уже нет. Все, кончилось, исписано, заштриховано!
Руки дрожат, глаза – на обложку, и сердце – сначала быстро-быстро, потом как-то медленно, протяжно, и будто вниз на секунду, и снова – протяжно. Встала, ушла в темную смежную комнату, стала ходить из угла в угол, грызть ногти, сердце успокаивается. Как все правильно, точно, резко, сколько масок – и куда больше искреннего, чем кажется. Мне как будто сердце взяли и расковыряли отверткой, а потом грубо цыганской иглой зашили – без наркоза. Страшно.
Как нарыв на том же простом четырехкамерном человеческом сердце. Лопнул – и все вокруг в гное, в нечистоте и – чистоте! И говорят – риторика на почве истерии…
Да Боже мой! Истерика - самое честное и реальное человеческое состояние, когда этот нарыв, наконец, прорывается, и все оголяется, и говоришь, говоришь, много. Я по натуре даже, знаете, истеричка, и прекрасно это осознаю, и считаю для себя же – замечательным. Ну, господи, бог со всеми вами, но когда человеку еще быть честным, как не в истерике? И ничего уже не надо, даже чтобы понимали – уже не надо, только об одном хочется попросить: выслушайте, ну, выслушайте же!
И – риторика на почве истерии.

Как сейчас, здесь, в буквах – все это нелепо, не по-настоящему, как папье-маше. Совсем не так, как было с минуту назад – в темной комнате, смешной и милой от полоски света, от своей полутьмы.

Ничего, ничего… истерия моя прошла, да.

Я ведь когда начала читать Дачников, я и свою пьесу начала. И сейчас понимаю, что она тоже как папье-маше – смешная, не настоящая. Я так не смогу никогда – нет дара. Глупо ли, забавно ли, но в дар я верю. Знаете, спускается так с небес нечто ангелоподобное, с крыльями, но, правда, без нимба, и целует в лоб младенца – одного из сотен тысяч! Мне – не повезло. Хотя, может быть, наоборот – как раз повезло. Так вот – так я не смогу, а хотелось. Смогу только передразнить, то же самое написать со своими именами, но как будет жалко все это смотреться…

Определенно, когда я раньше пила на ночь валерьянку, то поступала мудро. Зря я бросила эту привычку. Надо бы возобновить. И отключать на ночь компьютер от розетки. Ибо это, право же, чревато подобными постами…