Самые точные, кристаллизованные мысли приходят в голову по принципу «Маркером по кафелю» - в самых неожиданных местах. Например, в очереди за колой в кассу Макдональдса, когда у нас с Джорджем снова прорезывается этот извечный, непрекращающийся рефрен «Надо уже влюбиться в реального мужика!» - и у меня срывается почти случайное, а оттого совершенно искреннее и слегка пугающее по своей сути «Я уже
не могу влюбляться в реальных!». После в диалоге это сливается у меня с «Потому что нет их, где они, все давно заняты, разобраны ещё щенками», но на самом деле я очень четко осознаю: как бы мне ни хотелось самообмана, я хорошо понимаю, что между «Не могу» и мнимой причиной «Потому что их нет» - пропасть. Никакого прямого соприкосновения. Первое не следствие второго.
По чести: я не могу потому, что избалована выдуманными мужчинами. Выдуманными - ибо не включенными в мою жизнь в практическом плане. Они существуют где-то, ходят, делают, говорят, живут
вне меня. Они реальны сами по себе и реальны для своего круга, но я - не в их кругу, я влюбляюсь и грежу на расстоянии, влюбляюсь в образы - полумифологические - и потому они, как ни крути, на- и выдуманы. Потому что любить недоступных, во-первых, удобно (боль внутренняя, но не практическая), а во-вторых -
красиво (книжно, драматургично), что с моей любовью к красивым жестам и чувствам определяет очень многое.
***Когда это дистанцированное чувство к почти-что-вымышленному начинает переходить в сферу реального, жизненного, насущного, я или резко творю глупости (бессознательно?), или истерично (и рефлекторно) начинаю искать объект для переключения, потому что соприкасаться вблизи - слишком опасно, красный свет; сигналы тревоги агонизируют. Реальность - всегда по самому мясу. Не хочу (?)
Следующее - я избалована не только безопасностью любви на расстоянии, я избалована необычностью людей. Я уже не способна влюбиться в мальчика с улицы (тм), потому что чего-то в нём мне будет остро недоставать. Планка с некого момента стала слишком высока; мне нужен кто-то, выделяющийся из общего, обыденного круга по совершенно нетривиальному критерию. Пока я вертелась в преимущественно университетском кругу, то влюблялась в преподавателей - это были мужчины, идеально отвечающие двум критериям разом - недосягаемые и обладающие интеллектуальным превосходством. Я влюблялась в мозги и флёр недостижимости. Когда однажды эта влюбленность вдруг перехлестнула через край и заимела практическую перспективу, я резко и довольно жестоко свернула сюжет и включила программу отказов и игнорирования (потому что перевод теории в практику лишал меня контроля).
Сейчас, так уж вышло, многое в моей жизни эмоционально определяет театральная среда. Я не нахожусь внутри неё, я нахожусь на глубочайшей периферии, не вовлеченная и не включенная в круг. Но созидательно и сторонне, как зритель, как реципиент, многое пропускаю через себя. В том числе - чувства, которые вызывают люди на сцене. Влюбляемость в мозги перешла во влюбляемость в талант (впрочем, ум - это тоже своего рода талант). На первый план выходит не то, насколько объект сексуально привлекателен, по-человечески хорош, материально обеспечен, etc, - на первый план выходит то, способен ли человек забрать меня себе силой своего дарования (пафос формулировки чрезмерен, но куда деться). Он [абстрактный] выходит на сцену. Я смотрю на него из зала. Дальше - или щелчок есть, или его нет. Или погибла, или жива. Всё остальное уходит.
Это - моя планка. И это - от жадности. От моей жадности к необычному, непростому, к сложным человеческим системам, к людям, выходящим за пределы. От жажды соприкасаться с этим запредельным. От эгоистичного ощущения, что простых эмоций и простых людей - уже недостаточно.
Иногда эти влюбленности - почти обожествление, просветленное и инфернальное, никак не соприкасающееся даже с тенью реальной перспективы. Иногда - просто весёлые упорошки, пуля в голове. Иногда - дружеское расположение, иногда - немного ни к чему не обязывающего флирта. Иногда - единичность! - живое, реальное, осязаемое, больное чувство, от которого хочется (и не хочется) сбежать. Последний случай страшнее прочих.
Но все эти виды объединяются теми же принципами: люди, к которым я это испытываю, не на моей орбите, они вне её, как и я - вне их орбит; я сторонний наблюдатель, почитатель издали, вне сферы их жизни. Первый критерий. Это люди, наделённые определённой мерой таланта, которая всё для меня решает. Второй критерий. И два этих пункта - змея, кусающая свой хвост, порочный круг, из которого я не могу - да и, наверное, не хочу вырваться.
Именно поэтому реальных для меня - «нет». Их действительно нет в этом кольце моего каждодневного бытия. Именно бытия, не быта, потому что от быта-то я, верно, и бегу. Мой внутренний мир, мир моих чувств - как средневековая картина мира. Плоская замкнутая система под плотным лазоревым куполом. Никакой распахнутой вселенной, никакой проницаемости.
Как следствие - потому и «не могу». Всё, способность с какого-то момента потеряна. Я уже не могу. Человеку нужно быть минимум хотя бы в чем-то не от мира сего, чтобы клин вошел. Здесь как с вкусовыми рецепторами - пресыщенные яркими резкими вкусами, они перестают воспринимать тонкости вкусовых ощущений. Так и мне уже нужен сильный, превышающий пороги чувствительности раздражитель, чтобы возгореться. Раздражители определяются обстоятельствами и сферой. Сфера на данном этапе - театральная. Люди театра - недостижимость + талант. Недостижимость + талант - прекрасные сверх-пороговые раздражители. Круг замкнулся. Пылающий Зигфридов огненный круг.
Так и живу.
Мечты - несколько, пожалуй - идеализированные - о быте есть. Но есть и слабовольно даваемая себе пауза: не сейчас, потом, у меня есть ещё года два, три, четыре, с бытом я успею. Хотя разум и понимает крайне четко: слишком многие не успевают.
В любом случае, составить судьбу сорока кошек - это тоже доброе дело.