АБЕЛЬ ЗНОРКО. Вы не понимаете? Но жизнь вдвоем создавала напряжение неутолимое: существование бок о бок в одной комнате, в одной постели все время напоминало нам о том, что мы разлучены. Я в жизни не испытывал такого одиночества, как постоянно находясь с нею. Мы набрасывались друг на друга, чтобы победить жажду, которая была сильнее нас, жажду неистребимую, похожую на ярость, мы занимались любовью день и ночь… любовью долгой, буйной… как будто хотели слиться в единую плоть. Всякое расставание было расчленением… и если мы не были вместе, я выл от злобы, я бросался на стены… если она уходила хотя бы на день, я подыхал… Очень скоро мы перестали выходить из дома, и мы провели, по-моему, пять месяцев в объятиях друг друга.
И все, что есть несчастного в любви, я узнал именно с ней. Вы никогда не ощущали, сколько жестокости скрывается под лаской? Мы думаем, что ласка нас сближает? Нет, она нас разделяет. Она нас мучает и убивает, между рукой и телом проникает пустота, под каждой лаской притаилась боль, боль невозможности соединиться до конца; ласка — конфликт между одиночеством, хотящим слиться, и одиночеством, хотящим, чтоб с ним слились… но этого не получается… и чем больше страсть, тем больше расстояние… тебе кажется, что ты ласкаешь тело, а на самом деле растравляешь рану…
{more}И мы соединялись, сливали наши губы, зубы, влажные рты; как два спасателя или два тонущих, мы дышали одним дыханьем, одним сердцем, и я стремился ворваться в нее, она — исчезнуть во мне, мы хотели стереть, разрушить все, что нас разделяло, пропасть друг в друге, стать одним, стать наконец единым сплавом. Но как мы не вопили и не ерзали — я все равно был гостем, а она — этого гостя принимала. Я оставался я, она — она. Тогда, пускай слияние было недостижимо, нас соединяла надежда на наслаждение; и мы чувствовали, как оно приходило неотвратимо, то мгновенье, когда мы будем наконец вместе, сольемся друг в друге, и может быть тогда…
Конвульсия. Еще одна конвульсия. И снова одиночество…
Жалкое наслажденьице, снова разделяющее нас, наслажденье-разлука. Нелюбовь. Мы оба отворачивались по краям постели и снова погружались в холод, в пустоту, молчание и смерть. Нас было двое. Навеки. Только оставалось в памяти то мгновенье, когда казалось, что я покинул себя, горечь, пьянящая и грустная, как запах магнолии, тяжелый, в летний вечер… Наслажденье — лишь путь к погруженью в одиночество.
ЭРИК ЛАРСЕН. Я вижу все это иначе, чем вы.
АБЕЛЬ ЗНОРКО (увлекшись воспоминаниями). Вы вовсе ничего не видите. Это была уже не любовь, это было рабство. Я не мог больше писать, я мог думать лишь о ней, я не мог обойтись без нее.
ЭРИК ЛАРСЕН. Вы принесли ее в жертву.
АБЕЛЬ ЗНОРКО. Как?
ЭРИК ЛАРСЕН. Вы пожертвовали Элен Меттернах ради своей работы. Это убийство.
АБЕЛЬ ЗНОРКО. Вовсе нет. Мы сделали нашу любовь еще чище, еще важнее, еще сильнее.
ЭРИК ЛАРСЕН. Вот как? Идеальная любовница по-вашему — та, что отсутствует?
АБЕЛЬ ЗНОРКО (позабавлен агрессивностью Ларсена ). Успокойтесь. С того момента как мы перестали набрасываться друг на друга, наша связь смогла раскрыться в других измерениях. В наших письмах мы говорили о литературе, философии, искусстве, она комментировала каждую написанную мной страницу, и, кстати, вовсе меня не щадила; мне кажется даже, что Элен была единственным искренним критиком в моей жизни. А в минуты усталости, когда я чувствовал себя опустошенным, словно «глаз» тайфуна, она возвращала мне уверенность в себе.
ЭРИК ЛАРСЕН. Как удобно.
<...>
ЭРИК ЛАРСЕН. Нет , я не понимаю … Вы навязываете разлуку , вы насильно лишаете …
АБЕЛЬ ЗНОРКО. (спокойно) Меч Тристана.
ЭРИК ЛАРСЕН. Простите?
АБЕЛЬ ЗНОРКО. Меч Тристана. Вам известна история Тристана и Изольды, это также и местная легенда… Величайшие в мире любовники завершают свое земное существование на одной постели, навечно улегшись бок о бок, а между ними — меч Тристана… Изольда смогла сохранить свое счастье лишь благодаря мечу, разделяющему ее и Тристана.
ЭРИК ЛАРСЕН. Вы любите не любовь, а любовные страдания.
АБЕЛЬ ЗНОРКО. Это глупо.
ЭРИК ЛАРСЕН. Вам нужна Элен, чтобы сгорать, мучиться и пожирать себя… для смерти, не для жизни.
АБЕЛЬ ЗНОРКО (подыгрывая Ларсену). Я зверски жажду смерти.
ЭРИК ЛАРСЕН. Как бы то ни было, вы даже не знаете, кто она такая.
АБЕЛЬ ЗНОРКО (смеясь над агрессивностью Ларсена). Да вам то до этого какое дело?
ЭРИК ЛАРСЕН. Вы любите не Элен, вы любите глубину вашего страдания, ненормальность всей этой истории, терзания противоестественной разлуки … Вам нужно не присутствие Элен, а ее отсутствие. Не та Элен, которая есть на самом деле, а та Элен, какой вам недостает. Да, вы правильно сделали, скрыв от всех, что книга ваша происходит из самой вашей жизни: а то все узнали бы, что Абель Знорко, великий Абель Знорко — всего лишь прыщавый юнец, который томится вот уже пятнадцать лет в ожидании почтальона!
Эрик-Эммануэль Шмитт, Загадочные вариации.