Stream of consciousness.
***
— Ты что, кэп, это же Керри, Джим Керри и его мимика, богатая, как запасники Форта Нокс, хотя, скажу тебе честно, так себе, мне думается, там запасники, однажды я собирался проверить - ну, понимаешь, виски было так много, а счастья на Земле так мало, и...
— Мне кажется, он переигрывает, - спокойно замечает Роджерс, не отводя глаз от экрана только-у-Тони-Старка-он-может-быть-во-всю-стену телевизора. Старк замолкает на непозволительно долгий для себя срок - примерно полторы секунды, а потом глумливо выгибает бровь и, слегка откинув голову, с издевкой любуется профилем Капитана Америка. Тем самым. С коллекционных марок.
Стиву приходится примерно на четверть задействовать все свои запасы волевых усилий, чтобы не повернуться и не вступить в эту игру «Давай-кэп-я-смогу-тебя-переглядеть». Если честно, он просто слишком устал. И, да, даже супер-солдат утомляет гонка через шесть штатов за поклонниками-имитаторами Локи. Тоже, господь забери их души, нашли образец для подражания. Стив еле заметно, тихо вздыхает и продолжает смотреть перед собою.
— Ну да, конечно, во времена твоей юности самым гениальным фильмом были Ангелы над Бродвеем, так что ты у нас просто-таки знаток киноискусства, американская киноакадемия в одном лице! - Старк посмеивается, фыркает, хмыкает и вообще всячески проявляет весёлое расположение духа и стремление к общению. Стив посоветовал бы ему пообщаться с кем-нибудь другим, но в особняке, как назло, пусто, и тяжкое бремя дружеской беседы с Железным человеком Роджерсу придётся брать на себя. Почти как снаряд на грудь.
— Рита Хэйворт была очень талантливой, - замечает Стив. Это почему-то веселит Старка до чертиков. До сверкающих чертиков в темно-карих глазах.
— Ооо, вот кто был героиней твоих снов, да, кэп? Юный Стиви спал и видел прекрасную Риту Хэйворт, о да, брюнетка, конечно, да у тебя есть свой типаж, капитан! Давай, признайся: прятал под подушкой её фотокарточку, м?
— Ну не карточку же Дугласа Фэрбенкса мне там было прятать, Тони, - вкрадчиво, словно разговаривая с ребёнком, отозвался Роджерс. На экране актёр с не запомненной шотландской фамилией как раз целовал актёра, который, по скромному мнению капитана, всё-таки слегка переигрывал. Замечание было к месту и вырвалось к тому же как-то само собою.
— Ооо, - как-то странно, чуть ли не восторженно отреагировал Старк, ещё ниже сползая по диванным подушкам и в жесте изумления прикладывая к губам пальцы. - Почему бы и нет, Стиви? Да ладно, расслабься, будь у тебя там хоть подборка снимков Кларка Гейбла, кто тебя сейчас обвинит? Двадцать первый век, толерантное общество, свобода, равенство, братство... хотя нет, черт, это что-то про Великую Французскую революцию, впрочем, неважно...
Если честно, Роджерс не слишком хорошо понимает, почему его невинное замечание вызывает у Старка такой поток эмоциональных излияний. Наверное, на него плохо влияет фильм. Да, кино-выбор Тони сегодня, кстати, очень странный.
— Боже святый, кэп, не молчи, это действительно был Кларк Гейбл?!..
На лице Старка - прежнее глумливое веселье, даже уголки губ дрожат от плохо сдерживаемого смеха, но в глазах - вполне натурально разыгрываемый священный ужас.
— Что плохого в Кларке Гейбле. Унесенные ветром - хороший фильм.
Черт бы побрал эту треклятую работу и этого треклятого гения-филантропа-провокатора, - мысленно стонет Роджерс, когда понимает, что сказал вовсе не то, что собирался сказать. Вообще-то, он собирался сообщить, что не хранил под подушкой ничьих фотографий. Даже карточек в стиле пин-ап не хранил. Как-то так вышло, что ли.
Но его реплика снова вызывает у Старка детский, алогичный восторг. Остается только смириться. Как со стихийным бедствием. Как с нашествием урагана Катрина.
— О, так ты всё-таки думал об этом, да, Стиви? Вот вам и невинные сороковые, йахууу. А что-то ещё говорят о современной молодежи. То есть, мы с тобой уже не очень молодежь - вернее, я-то в самом расцвете сил, но тебе как-никак девятый десяток, кэп, ты прости, конечно...
— Я не думал ни о чем таком, - терпеливо произносит Роджерс, закрыв глаза. Досчитать до десяти, дышать диафрагмой, не реагировать на манипуляции. И зачем-то повторяет: - Я не думал.
Определенно, когда-нибудь - например, завтра, когда выспится - Стив подумает о том, почему каждая его сегодняшняя фраза заряжает Тони Старка порцией незамутненного, тихого - или не очень тихого - издевательского счастья.
У Тони искрит в кончиках пальцев. Он не думал! Матерь божья, он не думал! Действительно, какая глупость, зачем ему думать, он же Капитан-идеальный-Америка, супер-солдат и бла-бла-бла, ему незачем думать, думать - это к ним с Брюсом, действительно, всё правильно, всё очень логично, и в его виски уже слишком мало крови, а мысль о том, что Стив, такой серьезный Стив с этой вот тонкой паутинкой никак не двадцатилетних морщинок в углах глаз может всерьез отвечать ему что-то о фотках под подушкой, радует несказанно, почти как семейное празднование Рождества в детстве.
Ну да, Говард не часто баловал его своим вниманием.
Нет, ну, главное, вы только посмотрите. Он не думал. Просто - не думал. Не думал - и только.
Зато Тони думал. И, пожалуй, Стиву Роджерсу лучше пока не знать, что под подушкой четырнадцатилетнего Старка-младшего была, хм, собственно, карточка Стива Роджерса.
Кто в этой стране обвинит его в этом?
Роджерс почти полулежит на диване, откинув голову на спинку и закрыв глаза. Он может не спать очень, очень долго, спасибо чудо-сыворотке, но даже супер-солдата - все это помнят, правда? - в состоянии утомить двухсуточная гонка от Калифорнии до Миссури. Старк какое-то время - о, небеса обетованные - молчит и, подперев голову ладонью, смотрит на Стива. Его дыхание ровное, такое ровное, словно капитан вообще не дышит.
Тони вдруг наклоняется, подается вперед, почти заваливаясь на Роджерса - окей, это были лишние два, нет, три бокала, ладно, четыре - и, опаляя горячим дыханием шею, шепчет:
— Да ладно, кэп, расслабься. Я никому не скажу.
И, честно, Стив просто не понимает, о чем таком Старк должен никому не рассказать. Не о фотокарточке Гейбла же, которую сам только что придумал.
— Ангелы, ангелы над Бродвеем... - зачем-то произносит, почти напевая, Тони, а потом ещё чуть подается вперед.
У Капитана Америка молниеносная реакция героя - и смущенное удивление парня, которого давно - так давно, что почти никогда - не целовали. Он вскидывает руку, крепко хватая Старка за локоть - так, что пальцы сжимаются металлической хваткой, но кончиками собственных пальцев - хо-хо, у него тоже хорошая реакция - Тони чувствует, как обметывает жаром чужую скулу. И нежную ушную раковину. И да, черт побери, он это делает.
Он целует национальный символ. С ума сойти.
Это всё кино, виски и Кларк-при-чем-он-здесь-Гейбл. А, ну и потаённые детские влечения, конечно. Привет его частному психоаналитику, который недавно купил себе Феррари. Третий.
Стив не отвечает, но и не шарахается в сторону, он просто позволяет себя поцеловать, не разжимая пальцев, которыми удерживает Тони на расстоянии, а потом произносит - спокойно, почти бесцветно:
— Зачем, Тони?
Ну, или не совсем спокойно. В конце концов, Старку хочется верить, что дыхание у него всё-таки сбилось. Немного. Самую малость.
— Выдохни, Стиви. Все это делают.
От Тони пахнет виски - дымно и терпко - и гелем для душа, и металлом, и самим Тони. Роджерс открывает рот, чтобы что-то сказать, но не говорит - обмен репликами со Старком всегда был его ахиллесовой пятой. Старк же этим умело пользовался. Примерно как сейчас.
На этот раз он не просто прикасается, он целует Стива, задерживает губами сначала его нижнюю губу, затем верхнюю, захватывает зубами, потом заглаживает языком, и проникает внутрь, проходится по кромке зубов, вылизывает его рот, а Стив всё ещё не понимает, как ему реагировать, и ничего не делает. Ни шага вперед, ни шага назад. Это не боевые действия и не стратегическая задача, он не может разработать план, он не понимает, какой алгоритм действий здесь должен быть, не понимает, кто возьмёт на себя ответственность за происходящее, потому что ответственность - это то, что свойственно ему, но он не знает, как отвечать за это. И: на это. Он умер-уснул раньше, чем хоть кто-то успел это ему показать.
Он понимает, что надо что-то сделать. Лучше всего - взять Тони за шкирку, как котёнка, оттащить в спальню, уложить на постель - и, черт, вовсе не то, от чего внезапно вспыхивают щеки - оставить отсыпаться, дав Джарвису наказ о трех таблетках алкозельцера. Но он почему-то по-прежнему не действует, словно тело снова сковано льдами.
По крайней мере, так же покалывает, словно тонкая игла ввинчивается в каждую пору.
И Тони Старк не был бы Тони Старком, не умей он пользоваться ситуацией. В конце концов, Стив сам, давно и беспросветно, виноват.
Рука Стива так и не исчезает, но уже не отстраняет, а просто держит Старка за локоть, когда тот вдруг перекидывает через него ногу и устраивается у него на коленях - тяжелый, жаркий, как печь, пахнущий собою и свободой, и ерзает на его коленях, трется пахом об пах, и тогда Стив не выдерживает. Нет, это последняя капля.
— Тони, чёрт возьми! Что ты делаешь? - Он дёргает его назад и заглядывает в глаза - строго, спрашивающе и как-то несчастно. Старк какое-то время фокусирует взгляд, а потом долго и бездумно облизывает губы. У Стива что-то вздрагивает и туго сжимается внутри - примерно там, где соприкасаются их бедра.
— Успокойся, кэп, - блуждающая, неровная, какая-то нездоровая улыбка медленно растягивает его губы. - Все это делают, - шепотом, как-то нежно повторяет он, а потом опускает руку и прижимает ладонь к его паху, надавливая. Тесно. Близко. Чертовски запретно. - Неужели твоя армейская юность совсем никак тебя не просветила? О, брось.
Но дело в том, что армейская юность капитана Роджерса действительно не блистала личными контактами. И о том, как солдаты иногда помогают друг другу снимать обоюдное напряжение, он узнал только в этом веке - угадайте, кто - с усмешечками и жалостью в глазах - его просвещал. Тогда они действительно об этом не задумывались - или, возможно, не задумывался он, потому что служил, не думая ни о чем больше, кроме своего долга и победы, а потом - потом он любил Пегги, очень любил Пегги, и не думал... снова не думал, в общем. Как-то слишком часто он, получается, не думал. А ещё - ещё он не может этого представить. Не может представить тех, кого знал, за тем, чем сейчас занимается с ним Тони. Не может представить того же Баки. И не хочет, о господи, не хочет!
— Тони, - он вздрагивает - еле заметно, но всё-таки ощутимо - когда ладонь Старка ныряет под резинку штанов, и перехватывает его запястье. Окей, у всех забав есть предел, пошутили и довольно.
— Я и сам справлюсь, кэп, - смеётся, наклоняясь, ему в шею Тони. - Или хочешь помочь? Дьявол, Стив... - вдруг выдыхает он - и Роджерс почему-то разжимает пальцы. Что-то заставляет его это сделать. Что-то в голосе, выдохе, в телесном жаре Тони, что-то в его запахе, в твердости, упирающейся ему, Стиву, в бедро. Это никакие, черт бы их обоих побрал, не шутки, вдруг понимает он. - Святые угодники, - вдруг весело комментирует Тони, смыкая пальцы - Стив снова вздрагивает и с шумом втягивает воздух. - Да эту вашу сыворотку можно было бы продавать за бешеные деньги! Стиви, женщины будут бояться видеть тебя голым... или восхищаться... скорее - второе...
Смех совершенно не мешает Тони двигать рукой. То, что его ласкает чужая рука - чужая рука, черт возьми, в его штанах, - вовсе не мешает Роджерсу краснеть. Он чувствует, как дьявольски неуместно горит лицо, и не находит ничего лучше, чем спрятать пунцовый румянец, наклонив голову и вжавшись лицом Тони в плечо.
И тогда Старка снова прорывает. Ещё удивительно, что он так долго изъяснялся короткими репликами. Он речитативом начинает произносить бесконечную скороговорку, в которой множество раз повторяется «Стив», и «какой ты», и «О, дьявол», и, наверное, много чего ещё, но Роджерс не слушает, не хочет, отключает звуковосприятие. Он сжимает руками бедра Тони, словно стремясь не дать ему ни на дюйм двинуться с места, и дышит ему в шею - рвано, толчками. Это ослепительно, ослепительно прекрасно, и неловко, и неправильно, и да: быть может, и все это делают, но не все делают это так.
Как, он объяснить не может. У Стива Роджерса до плачевного мало опыта в таких вещах, но одно он знает точно: сейчас происходит что-то из ряда вон. Что-то особенное.
Стив чувствует, как стекает по вискам пот, чувствует, что в комнате так жарко, так невыносимо, будто под солнцем Сахары, жарко, и: что всё тело словно перевито, перетянуто жгутами, и напряжение такое сладкое, сладкое, болезненное, живое, острое, у Тони ловкие, знающие, будто давно его, Стива, изучившие пальцы...
Он кончает, впившись зубами Тони в плечо, с глухим, низким стоном-выдохом. Старк шипит, ещё несколько раз проводит рукой, размазывая по собственной ладони и члену Стива перламутровую теплую сперму, а потом приваливается к его груди.
— Да ты страстный парень, кэп, - его губы изгибаются, касаясь Стива за ухом. - Можешь меня прикончить, конечно, но, во-первых, мы обязаны это повторить, а во-вторых - за тобой должок. Ты же честный человек, не оставишь меня в безвыходном положении, правда же, мм?..
— Выход всегда есть, - глотнув воздуха, сообщает Роджерс, выравнивая дыхание.
И Старк долго хохочет, буквально-таки бессовестно ржет ему в плечо, а потом затихает. И толкается бедрами вперед.
Стив снова чувствует, как опять жарким и розово-алым ему обметывает скулы. И улыбается, не открывая глаз. И легонько, несмело оглаживает Тони кончиками пальцев по бедрам, сквозь джинсу.
— Обожаю кино, - вдруг сообщает Старк. - Главное из искусств.
... Утром он так же сообщит Стиву: «Слушай, кэп, а я похож на Гейбла, м? Ну похож же! Только я гораздо мужественнее, конечно, не находишь?». Стив будет долго, беззаботно, легко смеяться.
___________________________________
* Ангелы над Бродвеем (Angels Over Broadway) - американский фильм 40-го года, с Дугласом Фэрнбенксом и Ритой Хэйворт в главных ролях, номинировался на премию Оскар за самый оригинальный сценарий.